Не-дифирамб. К уходу Юрия Лужкова

Многим казалось, что Юрий Лужков канул в небытие давно — отстраненный от руководства Москвой как «утративший доверие президента», экс-мэр все годы вел тихий образ жизни зажиточного бодрого пенсионера, сколотившего неплохое состояние за годы работы. Он не выступал с политическими заявлениями, не писал громких мемуаров, не давал разоблачающих интервью – и про него постепенно стали забывать.

Разрушал или строил? Каким запомнят москвичи своего бывшего мэра REUTERS/Denis Sinyakov/File Photo

Когда появилась новость о кончине Юрия Михайловича, москвичи вдруг встрепенулись. Как обычно, соцсети наполнились руганью и восхвалениями, проклятиями и запоздалой благодарностью, сцепились намертво поклонники с хулителями и, как пелось в известной песне, «все хорошее в себе доистребили». Но в одном и те, и другие сошлись безоговорочно: Лужков был живым человеком, в отличие от нынешних ходячих роботов  без признаков человекоподобия. Он принес городу много вреда, именно он начал уродовать Москву, а нынешние успешно продолжили, превзойдя своего учителя, но и хорошего успел сделать немало — по крайней мере те добрые слова, что сейчас произносят ему вслед, не лишены оснований. Особенно благодарны ему пенсионеры – он добавил пенсиям «мэрских» денег, пусть и небольших, и обеспечил бесплатный проезд. Что и правда неплохо.

День смерти человека — не всегда повод для дифирамбов. Когда уходит человек, с которым связана без преувеличения эпоха в жизни как минимум столицы большого сложного государства, появляется потребность и даже порой — необходимость — сказать ему вслед спокойные и взвешенные слова. Большого человека надо провожать большими эмоциями.

Если говорить про Лужкова и культуру, то тут можно сказать определенно одно: он был единственный из политических деятелей новейшего времени, кто создал свой стиль — по крайней мере в архитектуре, в которой, как сам считал, он разбирался. Скульпторы и архитекторы с ним в этом особо не спорили, получая сверхдорогие заказы и раскручиваясь на полную катушку. Добрым словом Лужкова поминают, как правило, лишь те, кому он помог лично – например, Александр Калягин, которому построили уродливое, но такое вожделенное здание театра в самом центре Москвы, на Чистых прудах и который выразил соболезнования одним из первых. Зураб Церетели, Александр Шилов, Сергей Андрияка – все они в бытность Лужкова мэром жили под его крылом не просто безбедно, но получили грандиозные здания в самом центре Москвы под свои галереи. Церетели ко всему еще и создал самые скандальные «украшения» города — оформил Манежную площадь мишками да зайцами и воздвиг чудовищный памятник Петру I. Кроме того, именно он заканчивал проектирование и строительство Храма Христа Спасителя – тоже одного из самых сомнительных и дорогих (до 200 до 500 млн.долларов по разным оценкам) проектов. Вряд ли москвичи простят экс-мэру и его присным снос гостиницы «Москва» и Военторга, уничтоженные Остоженку и «Детский мир», возведение нелепых громадных зданий вроде гостиницы «Лотте-плаза» или торгового центра «Наутилус» на Лубянке. Лужковская архитектура — это башенки повсюду, это синие стекла, балясины и облицовка плиткой. Независимые специалисты уже тогда были в ужасе, но стиль он оставил. Нравится этот стиль или не нравится, хорош он или ужасен, но лишь бывший московский мэр оставил свое имя как определение архитектурной эпохи. До этого можно вспомнить разве что сталинский стиль в архитектуре — никто другой из деятелей до такой степени не засветился в зодчестве. Будучи не слишком сведущим по части культуры человеком, Лужков определял свой стиль так: «Это так называемая российская эклектика, что означает неопределенность стилей. Но она хороша и тем, что я называю не неопределенностью, а разнообразием стилей». Без комментариев.

При Лужкове было уничтожено или насмерть изуродовано около 700 исторических зданий. На смену им пришел китч-новодел, такой выгодный коммерчески и такой страшный эстетически. Коренной москвич, Лужков искренно не понимал ценности уничтожаемого им, под бодрые аплодисменты прихвостней уверенный, что создает современный мегаполис. Правда, застройщиком освобожденных от исторической застройки территорий почему-то всегда оказывалась компания его жены, что в представлении многих несколько снижает степень его искренности.

Но будем справедливы: именно Лужков восстановил парки «Кусково» и «Кузьминки», музей «Царицыно», Петровский путевой дворец, Гостиный двор, Воскресенские ворота Китай-города, Красное крыльцо Кремля, Казанский собор.

Несмотря на то что музыкальные вкусы Юрия Михайловича, можно сказать, отлились в здании Театра русской песни Надежды Бабкиной, вобравшем в себя все, на что не может смотреть без слез всякий мало-мальски культурный человек, будем справедливы и здесь: по его же распоряжению был построен Московский международный дом музыки, в котором, как ни крути, необходимость на тот момент была — два концертных зала — Зал им. Чайковского и Большой зал Консерватории (последний к тому же — в плохом состоянии) для огромного культурного мегаполиса было мало. К тому же Зал Чайковского на тот момент всерьез никто и не воспринимал — там в основном плясал ансамбль Игоря Моисеева. То, что под шумок Дому музыки пристроили гостиницу, — второй вопрос, а зал начал функционировать активно и качественно. Кстати, когда через несколько лет после опалы экс-мэр, будучи в Москве, пришел на концерт в Зал Чайковского, его встретили небывалой овацией – меломаны запомнили хорошее. При Лужкове же построили Новую сцену Большого театра. Правда, потолки расписывал все тот же лужковский любимчик Церетели — по эскизам Бакста, - и, как все у Зураба Константиновича, получилось богато, пафосно и не слишком изящно.

У Лужкова была душа мецената. Правда, меценатствовал он не из своего кармана, но обильно. Поскольку гуманитарной грамоты ему, мягко говоря, недоставало, а возможности были широчайшие — он не мудрствуя лукаво меценатствовал в меру собственных нехитрых вкусов, но с подачи хитрых «окруженцев».

У Виктора Гюго в романе «Девяносто третий год» есть такой эпизод: матрос, по вине которого на палубе сорвалась с крепления пушка, чуть не подавившая людей, и который героическими усилиями эту пушку вернул на место, награждают орденом, после чего сразу расстреливают. Героизм и халатность отмечены в равной степени. В роли матроса по отношению к Лужкову оказалась московская культура, которую он одной рукой поддерживал, другой — безжалостно уничтожал. Конечно, Собянин уничтожил исторического наследия уже побольше, чем Лужков, но он был уже первым учеником, переплюнувшим учителя.

Кто-то всегда будет поминать бывшего московского градоначальника добрым словом, а у кого-то и в день его смерти такового не найдется. У каждого человека в голове свои весы, но только Время и История все расставят по своим местам.