Последний запрет две тысячи двадцатого года

Пресс-конференция Владимира Путина 17 декабря 2020 г. AP - Alexander Zemlianichenko

Проще всех, казалось бы, президенту Владимиру Путину. Вот наложил он, я извиняюсь, к примеру, как говорится, индивидуальное табу на имя Алексея Анатольевича Навального. Но тут же, как говорил его политический отец ЕБН, он же Ельцин Борис Николаевич, вот какая загогулина нарисовалась. Много говорящий обязательно проговаривается. И на декабрьской пресс-конференции 2020 президент России судьбоносно воспользовался своими домашними заготовками и фамилию Алексея Анатольевича все же произнес. Оценивая работу журналистов-расследователей, президент прямо сказал:

«Прочитать этот материал невозможно. Я его полистал, конечно, поскольку меня вроде как касается, но там такая компиляция, всё навалено в одну кучу, что я так до конца не дочитал». 

Ой, «навалено». И ведь не переговоришь, из стенограммы не вычеркнешь. Нехорошо получилось. Заметив, что допустил оговорку по товарищу Фрейду, оратор поторопился сбить своих слушателей со следа вопросом: «Но на что я хотел обратить внимание сразу?»

Но сразу оказалось поздно — речь пошла как раз о том, что навалено, об «фигуранте», об «известном нашем блогере», много словечек навыдумывали писарчуки глумливые, чтобы помочь «пациенту берлинской клиники» вырасти в фигуру федерального масштаба. Ведь старый советский закон был какой, патрушата, скобейды крикливые, соловьи густосрущие? Что между строк у нас истина обретается. Ну, не излечился пока народ наш от этого стыда испанского, английской булавкой резинку в трусы заправляет, хером голландским обзывается, о сыре голландском мечтает, пиво чешское болгарским перцем закусывает, шведской спичкой себе в финскую баню путь освещает, каплями датского короля от французской болезни лечится, матерком горло после русской водки полощет.

Какой вывод мы делаем из этого патриотического казуса? А вот какой: даже если Госдума РФ, памятуя о чеканной формуле ее спикера Володина «есть Путин — есть Россия, нет Путина — нет России», решится запретить уже не только самому президенту, но и всем поголовно  употребление фамилии «Навальный» в СМИ и в соцсетях, производители страшных проговорок, навалясь, за один день обнулят эту госглупость, наваляют такого, что и назад уже не отыграть будет.

Ведь тогда придется пойти дальше и запретить слова «навалить», «навалом», «навались».

Даже слово «наволочка», хотя оно из другой оперы, можно запретить указом президента. Но ведь тогда русские люди ответят обвалом других слов, и в конце концов девятый вал внутреннего недовольства, отчаянного протеста как вербалки, так и невербалки, снова, как это было в советское и в царское время, прорвется в матюки. Достоевский об этом уже в девятнадцатом веке написал, но вы ж его не читаете: «Не обнуляйте, да не обнулимы будете!»

И вот, забегая вперед в прошлое, Дума решила снова взяться за нецензурщину. Блин, хвоя мохнатая. Через не хочу, через запрет запрета самой цензуры, Конституция, мол, нам не указ, когда блеять о морали дело идет. Мораль, едим ее сласть, это святое! Тут, мечтают они, народ за свою Думу стеной встанет. Это ж диалектика, это ж отрицание отрицания.

Вот и свежий закон запрещает махонькое, незаметненькое матерное сквернословие при одновременном сохранении разрешения на речь вообще. Понятно, что и президенту Владимиру Путину хочется отобрать у Алексея Анатольевича Навального звание лучшего, значительнейшего блогера нашей постсоветской эпохи. Но зачем же тогда в ручном режиме, в четыре руки с пресс-секретарем Песковым они так распиарили главного официального оппонента Кремля? Ведь если не называешь его по имени, то это значит только одно: всем и так ясно, о ком они говорят. Даже когда они говорят о ком-то другом.

На декабрьской пресс-конференции был и такой эпизод:

Антон Насонов, главный редактор «62ИНФО», город Рязань.
Я один из победителей Всероссийского конкурса ОНФ «Правда и справедливость» и готовил видеоролик, видеосюжет о проблемах города, связанных с Ново-Рязанской ТЭЦ. И ролик, который был только у меня, у Рязанского ОНФ и Центрального, московского, был «слит» в социальные сети, и, как уже сказали, меня оскорбляют, обвиняют в продажности и прочем и прочем.
В.Путин: Продажности кому? Послушайте, Антон, я никак не могу в толк взять, кто Вас обвиняет? Вы же там боретесь как бы за интересы граждан. Кто Вас обвиняет? В какой продажности? Кого Вы продали, я не понимаю? Вы никого не отравили, никого не убили. В продажности чего? Чего Вы продали, я не понимаю?
А.Насонов: Считают, что я несправедливо критикую Ново-Рязанскую ТЭЦ.
В.Путин: Понятно. Ну ладно. Я думаю, что Вы понимаете, что Ваша работа, Антон, связана с определёнными рисками, здесь ничего не поделаешь

Стало быть, не только самого Навального упомянул, но и об отравлении Навального, о покушении на убийство только и думает.

И Госдума мудродумая к словам второго по известности блогера прислушивается, закон о запрете блеять в соцсетях матом принимает по сигналу завязавшего матерщинника Сергея Шнурова.

Сергей Шнуров: Как простому русскому человеку, простому, обыкновенному, каких большинство, описывать эту жизнь, не используя ненормативную лексику?
В.Путин: Обратитесь к известным фильмам, классике советского кино, когда при падении секции батареи на ногу нужно говорить «редиска», а не употреблять ненормативную лексику. В принципе язык русский достаточно богатый, для того чтобы ясно и доходчиво выражать свои мысли, не прибегая к ненормативной лексике, о которой Вы сейчас сказали.

Тончайшая ирония начинающего блогера подкупает телезрителей. Хорошо бы певец вдохновил испорченных нашим вялотекущим временем насельников России, да и всех рассеянных по русскому миру за ее рубежами. Эх, редиска батарейная, блин моржовый, а не слишком ли это дерзко, — может спросить иной упавший с лабутенов соотечественник, — напоминать обворованным об их богатстве? Ну да, конечно, богатый язык. Так в России и нефти много, и газа, и даже пшеничка уродилась. Богатая страна! Но подданным-то что с того? Клянусь бидоном клепаным, не вынесет ведь своего богатства язык. Конечно, можно, можно, можно «ясно и доходчиво выражать свои мысли, не прибегая к ненормативной лексике». Золотые слова! Но как? Как сделать это? Научи, миндальный ты наш. Хули ты свой родной язык, не хули, а только нам надобно не то, что «можно», а то, что «нужно», что нам «важно», и притом обязательно и всенепременно!

У меня был хулиган-одноклассник и второгодник. Здоровый вымахал, хватал своей ручищей десятого размера на переменках мелкоту за гульфиковую зону:

— А ну кричи «ЖИЗНЬ В КУЛАКЕ»!

Не так ли и ты с вверенным тебе народцем-инородцем. Иной грубиян и вовсе скажет охотнорядцу аль кремлевцу: «Начни с себя, хули свое собственное мозгоедство злокусачее, а мы с мандолиной расстроенной уроки музыки у Шнурова с Моргенштерном пока берем, несмотря что миндаль у них шершавый и лексикон паршивый».

Но мы грубиянам-то внимать не станем. Народ российский прянет, ощетиненный, на защиту как внутренних органов власти, так и внешних ее членов, от любых оскорблений. Особливо надо беречь сам язык власти — мясистый орган ея без костей, полость рта ея ненасытную, ковидлой воспаленную. Доколе, спрашивают нас думские цицероны, будете испытывать вы терпение нашего пациента? Униженного и оскорбленного самим фактом собственного существования?

Запрет блеять на хвою извести! Это вот по-нашему, по-рабочему, щука! Не лебедям с раками краснеть, и тут, вестимо, работает по понятиям, без дыма и пала. Раскрепостила главные скрепы, щука бранная. Интеллект накачали силиконовый, едальники отрастили медальные, усесты воздвигли монументальные. Жмурятся щуки с раками, ужо поулыбаться хочется, вот только звуки предательские испускаются. Бельмондо хоровое госдумало и госпридумало пять слов поганых запретить-етить, но народ-языкотворец ему мешалкой по звезде и заехал.

Ездец доехал незаметно, хоть выезжал издалека.