Игорь Чубайс о русском Нюрнберге и угрозах России

Философ Игорь Чубайс svoboda.org

Когда Россия выпала из поля мировой политики, и как она может в него вернуться? Есть ли в России цензура на публичные выступления на радио? Эмиграция или эвакуация — почему медийные персонажи уезжают из России? Кто может прийти на смену Владимиру Путину? Эксперт программы — доктор философии Игорь Чубайс.

Игорь Чубайс о русском Нюрнберге и угрозах России

Сергей Корзун

Больше всего медийного шума на этой неделе вызвало решение Марии Гайдар войти в команду Михаила Саакашвили, который недавно возглавил администрацию Одесской области Украины. Таким образом, Мария совершила, с точки зрения российского истеблишмента, сразу два предательства, перейдя на сторону необъявленного противника России — украинской власти — и став помощником бывшего грузинского лидера, которого Москва считает военным преступником. Со своей стороны, журналист Андрей Архангельский считает термин «предательство» чисто пропагандистским. Он пишет в статье на Slon.ru, что «мирное время не предполагает ситуации, которую можно было бы этим словом описать».

Об «эвакуации» личностей из России и о возможностях преодоления кризиса мы разговариваем сегодня с одним из ярких участников общественной дискуссии доктором философии Игорем Чубайсом. Он — автор книг «Русская идея» и «Как нам понимать свою страну».

Игорь Чубайс: Я думаю, что кризис, в котором находится наша страна и находится очень давно, в последние дни, недели и месяцы еще более углубляется и обостряется. Более того, я бы сказал, что важнейшим проявлением этого кризиса является война с Украиной, которая является «секретной» и как бы не существует. Сам факт войны все больше осознается внутри страны, но это осознается и за рубежом, особенно после заявления Обамы про трех главных врагов современности: про исламских экстремистов, Эболу в Африке и Россию. Это говорит о том, что и Запад осознал, что происходит, и на это реагирует. Это один процесс. А в рамках сюжета обострения, углубления кризиса много разных деталей, нюансов, подробностей: обострение экономического кризиса в стране, просто на глазах растет эмиграция из страны. Как говорят сейчас, не эмиграция, а эвакуация из России. Уезжают самые обычные люди, но уезжают и известные люди, которых слушали, которые выступали на радио и телевидении.

RFI: Изначально что: яйцо или курица? Украинский кризис либо экономический и политический кризисы в стране?

Изначально — Октябрьский переворот. Это плохо осознается, но тот системный кризис, в котором находится страна, имеет четкую дату начала: это произошло 25 октября 1917 года и углубленно — 18 января 1918 года, когда большевики разогнали Учредительное собрание. С этого момента власть стала нелегитимной, незаконной. Именно потому, что она незаконная, она вынуждена все переворачивать вверх дном, все ставить на уши. За весь 19 век в России по политическим мотивам был казнен 41 человек — не 41 миллион, а 41 человек за 100 лет. А за первые 35 лет строительства светлого будущего, как пишет Солженицын, в ГУЛАГе, и не только в ГУЛАГе, а Голодоморах и так далее, погибло 66 миллионов человек. Потому что эта власть инородна, она абсолютно не своя, абсолютно чуждая, чужая. А власть остается, эта система до сих пор не демонтирована, она порождает огромные беды внутри страны и огромные проблемы вне страны. Война с Украиной — это попытка власти сохранить себя, потому что существовать рядом с государством, которое становится правовым и в котором власть выбирается, а может и не выбираться, то есть она не пожизненная — это стало смертельной угрозой для нынешнего режима.

События 1917 года, 100 лет назад, люди, реально действующие, уже не помнят. Помнят еще 90-е, 1991, скорее, год, когда с советской традицией пытались порвать.

Как известно, это закончилось неудачей. Мы сегодня гораздо ближе к СССР. Официально нынешняя Россия — это правопреемница Советского союза.

В этой логике Путин ввел реальное ГКЧП?

Он в каком-то смысле действовал очень умело, очень осторожно, поэтапно, постепенно, но сейчас люди, которые как бы ни зомбированы, они понимают, что мы вернулись в старую систему: нет никаких законов. То есть если человека судят по какой-то статье, это абсолютная липа — никого не интересует, какая статья, можно какую угодно статью приписать. У нас не выборы, у нас чуровщина. У нас Конституция запрещает цензуру — цензура реально существует. Меня, например, трижды увольняли с радио — зачем мне спорить, есть цензура или нет, я это своей шкурой ощутил. А Конституция запрещает цензуру, значит, Конституция не действует, причем апеллировать к кому-то: «Слушай, меня вот уволили за то, что я сделал такую вот передачу», это означает ставить себя в особенно сложное положение, потому что мало тебя уволили, так ты еще и не доволен — значит, тебя вообще никуда не возьмут. Мы, конечно, вернулись в то, что было. И надо иметь в виду, что для того, чтобы понять значимость события, мы сейчас говорим не о днях и не о неделях, а о другом масштабе. Я бы добавил, что с конца 19 века, начала 20 века — это время, когда Россия вырывалась в мировые лидеры, когда экономический рассвет, экономический подъем в России был настолько эффективен, что немецкие, французские, российские исследователи предсказывали, что в 20-е, 30-е, максимум в 50-е годы ХХ века Россия станет мировым лидером. А сегодня мы отстаем от Папуа-Новой Гвинеи по продолжительности жизни мужчин. Это глобальная катастрофа. Причем, люди сами на себе часто не замечают. Они думают: «Мы встаем с колен». Но кто нас поставил на колени? Я ехал через станцию метро Площадь Революции — там знаменитые скульптуры рабочих и революционеров. Они все либо на коленях стоят, либо изогнуты, нет ни одного человека в полный рост — это произошло как раз после 1917 года.

Что сейчас реально можно сделать, и не скомпрометирована ли идея демократии событиями 90-х годов?

Вы знаете, либеральные идеи, на мой взгляд, без всякого сомнения, дискредитированы. Здесь ситуация противоречивая, потому что, я бы сказал, две системы внутри нынешнего государства работают эффективно: фабрика по печатанию денег и система пропаганды. То есть тот тяжелейший кризис, в котором мы сейчас находимся, он очень многими не осознается. Люди говорят, что Крым — наш, что президент — это наше все. Почему, с чем это связано? Это связано с тем, что абсолютно запутано мышление людей. Люди не осознают, что в нашей истории произошел разрыв после 1917 года, как говорил Солженицын, Советский Союз соотносится с исторической Россией как убийца с убитым. Здесь можно привести много иллюстраций. Один из наших поэтов написал: «Чем больше Родину мы любим, тем меньше нравимся мы ей». У либералов родина — где-то на Западе, нужно копировать Запад. Я за то, чтобы учитывать западный опыт, он очень важен, очень существенен для нас. Но, вообще-то, у нас за плечами тысячелетняя история. Нужно продолжить российский маршрут, российский путь.

Как развязывать этот узел? Через что? Через демократические выборы, либо через экономические преобразования, либо через духовные скрепы?

Этот кризис преодолим, хотя и не просто, через возвращение к нормальному языку. Все мы помним Оруэлла, и все мы помним слово, которое вошло в язык — новояз. У них была демократия, а у нас была социалистическая демократия, у них — закон, а у нас — социалистический закон. Нужно вернуть язык, нужно открыть архивы. Нужно дать информацию, нужно организовать свободную дискуссию и параллельно целый ряд других действий. Я считаю, если говорить глобально, нам совершенно необходим русский Нюрнберг: нужно дать правовую оценку советскому государству, которое не исчерпало себя. Сегодня мы живем в новом изводе у СССР, это новый извод той же самой системы. Ведь главное в СССР — это вовсе не борьба за социализм и коммунизм, которая закончилась распадом государства. Главное в СССР — это власть узкого слоя номенклатуры, который сам себя назначает от имени некой великой идеи. Сегодня чиновники сами себя назначают. Путин сказал: «Давайте, президентом сделаем Медведева», а Медведев сказал: «Давайте, президентом сделаем Путина». Они друг с другом это решили и сделали, а мы — так, некоторая помеха. Все перевернуто, все ненормально. Можно ли вернуться к норме? Я думаю, что можно. Три европейских народа, которые находятся в самом тяжелом положении, это русские, белорусы и украинцы, которые 90 с лишним лет находятся внутри русской тоталитарной системы. Опыт Украины — то, что там происходит последние 1,5 года — это урок для всех. Это показывает, что тоталитаризм настолько противоестественен, что и после 97–98 лет он не приживается, он инороден. Вышли люди на Майдан и сказали: «Хватит, мы больше не хотим, мы не приемлем этого». Конечно, на Украине это идет труднее, чем в той же Польше в свое время или Венгрии, в которой 40 лет сидели под коммунистическим катком. Это даже больше, чем в странах Балтии: Эстонии, Латвии, Литве, которые 50 лет были под коммунистическим катком. Мы были 95 — 100 лет еще не прожили в этой системе. Но все равно она нежизнеспособна, она противоестественна, поэтому нужно действовать, чтобы ее мирно демонтировать.

Из прошлого в будущее: кто после Путина?

Как ни странно, у меня есть ответ. Претендентов много: это и Ходорковский, и Михаил Касьянов, Григорий Явлинский — идеальных людей нет, у каждого есть свои грехи, как говорится, скелеты в шкафу. Но то, что Ходорковский в кризисный период смог бы взять ответственность на себя и работать на преодоление кризиса, а демонтаж старой системы не может быть простым: чем она жестче, тем с большим треском она ломается. Есть ведь и другая альтернатива, самая страшная — можно потерять страну. Мы можем оказаться последним поколением, для которых существует слово «Россия». Эта власть настолько бездарна, настолько несостоятельна, она не может ничего сделать, она только постоянно усугубляет проблемы, только постоянно загоняет вглубь и вглубь. Это кончится либо крахом страны, либо преодолением этого тяжелого кризиса.